Конечно, Рождественский просто мог бы рассказать о судьбе Роберта Эйхе, но отдача от такого стихотворения была ба совсем иной – поэтому-то он сознательно избрал для повествования предельно личный ракурс.

На публицистику Рождественский выруливает даже из пейзажа. Казалось бы, невинное начало:

До самого горизонта

мерцает зовуще и вечно

лунная дорога,

сделанная из слюды.

А мы шагаем по дюнам.

Мы вышли в четыре вечера.

За нами остаются

глубокие следы.

И вот, остановившись на слове «следы», поэт начинает расширять его значение, придавая ему характер обобщения: «Гул от нашей походки ширится, нарастает, и эхо ударяет в грядущие года!» . Разумеется, в дюнах, на берегу моря никакого «гула от походки», тем более ударяющего эха» быть не может – а значит, речь идет уже не столько о следах на песке, и даже вовсе не о них, а о других следах – оставленных поколением, народом. Взгляд охватывает уже всю планету: «дышит в наши лица то зноем, то холодом, тяжело вращается шар земной». Но «мы» идем дальше, оставляя везде следы: «следы» остаются «в тундрах и пустынях садами, городами, хорошими людьми .» И вывод: «И если мы пройдем по лунной дороге, то и на ней останутся наши следы!»

Любопытно, что хотя политическая публицистика Рождественского явно сильнее публицистики нравственной, последняя, когда подкреплена выходом на общественные, общечеловеческие темы, бывает очень впечатляющей. К числу таких стихотворений нужно, например, отнести стихотворение «Убили парня»: «Убили парня за здорово живешь. За просто так. Спокойно, как в игре . И было это не за тысячу верст от города. А рядом. Во дворе». Никто не вышел на страшные крики этого парня, никто не откликнулся на его призыв о помощи, никто ему, окровавленному, не открыл дверь – об этом говорится и с неподдельным негодованием, и с изумлением, и с ненавистью. Именно это – а не сам, так сказать, голый факт убийства – больше всего поразило поэта. Закономерен финал: «Какое это чудо – человек! Какая это мерзость – человек!» Наигранным это негодование не назовешь. Поэтому-то оно и передается читателю, делает его чище и духовнее. Ничего общего с нудным морализаторством, голословными призывами к «человечности» такие стихи не имеют, и след, который поэт оставил в нашей поэзии, измеряется именно этими лучшими его вещами.

А то, что след, оставленный им, глубок и заметен, не станут отрицать даже те, кому отнюдь не близка та ветвь нашей поэзии, которую облюбовал для себя Рождественский.

Полезные статьи:

Раскрытие русского характера в литературоведческих и культурологических работах
Размышления о характере русского народа приводят нас к выводу, что характер народа и характер отдельного человека не имеют прямой корреляции. Народ – соборная, симфоническая личность, поэтому вряд ли возможно в каждом русском человеке обн ...

Положительный тип русского человека в произведениях Лескова
Среди русских классиков Горький указывал именно на Лескова как писателя, который с величайшим напряжением всех сил своего таланта стремился создать "положительный тип" русского человека, найти среди "грешных" мира сего ...

В. И. Аскоченский
Ех Тарасе Тарасе! За що мене охаяли люде? За що прогомоніли, що я тебе, орла мого сизого, оскорбив, облаяв? Боже ж мій милостивий! Коли ще вони не знали, де ти, і як ти, і що таке, а я вже знав тебе, мого голуба, слухав твого «Йвана Гуса» ...