Очевидно то, что антиутопическая линия в творчестве Хаксли неразрывно связана с его агностически-пессимистической концепцией мира, с его идеей невозможности познания объективной действительности вообще и объективной основы любой ценности в частности. Объективное и субъективное содержание любой ценности в художественном мире Хаксли разделены непреодолимой стеной. Хаксли в бессилии мечется в поисках Абсолюта. Ценности, которые в то время обнаруживают в глазах Хаксли свою неабсолютность, относительную субъективность и т.д., утрачивают отныне для него свое объективное значение вообще. Отсюда — абсолютное сомнение в отношении объективного, общечеловеческого характера, любой реальной ценности. Фактически перед Хаксли стоят два принципиально отделенных друг от друга ряда ценностей. С одной стороны — возможно, существующие и — опять же, возможно — реализующиеся на Земле ценности объективные, высшие, «абсолютные», а именно Истина, Добро и Красота. С другой стороны — субъективные, относительные «ценности», основной критерий которых — соответствие легко вычисляемым утилитарным потребностям человека. Это для Хаксли — единственная доступная человеческому разуму ценностная реальность, а уже эта реальность определяет и «прикладные», выработанные для упорядочения утилитарных потребностей моральные нормы, и «прикладное», развлекательное искусство. Связи между гипотетически существующим абсолютным Добром и этими частными моральными нормами, равно как и связи между не менее гипотетической высшей Красотой и «красотой» утилитарной, для Хаксли не существовало. Человек в художественном мире Хаксли оказывается в двух совершенно не связанных друг с другом измерениях. С одной стороны, человек в художественном мире Хаксли наделен способностью допускать в свой кругозор категории Абсолюта и анти-Абсолюта, мыслить в категориях Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного, подниматься в «бездну над нами» и соответственно спускаться в «бездну под нами». В этом измерении разум человека обречен на абсолютное сомнение. Но, с другой стороны, человек в художественном мире Хаксли обладает рядом материально выраженных утилитарных потребностей и способен адекватно — на эмпирическом и логическом уровнях — осознавать их истоки, а значит — и регулировать в рамках общества их удовлетворение. Такая «двухуровневая» трактовка человека и определяет позицию Хаксли как социального мыслителя, в частности - его оценку способности человека к разумному переустройству своего бытия. Тот Абсолют социального устройства, к которому, в конечном счете, стремятся все реформаторы и революционеры, — это для Хаксли общество абсолютной свободы, в которой не существовало бы никаких противоречий между волей отдельного человека — и волей других людей, общества в целом. Однако, стремясь к такой свободе, человек в рамках художественной концепции Хаксли одновременно и боится ее— не желая быть познанным, вычисленным, запрограммированным во всех своих проявлениях: он боится такой свободы, переходящей в высшую несвободу, — и потому постоянно демонстрирует свою непознаваемость. Именно поэтому невозможно, по Хаксли, «научное» переустройство общества реальных людей — этому противостоят все, не подчиняющиеся разуму человеческие страсти, этому противостоит человек, допускающий в свой кругозор непознаваемые в своей абсолютности категории — Добра и Зла, Прекрасного и Безобразного — и допускающий в свою душу страсти, не поддающиеся логическому вычислению.

Проблемы, заложенные противоречием между абсолютным содержанием базовых человеческих ценностей и их ограниченными, условными толкованиями в рамках отдельных человеческих сообществ, тревожили Хаксли на протяжении всей его жизни и воспринимались им во всей их сложности и неоднозначности. С одной стороны — богоутрата и смыслоутрата, обрушившиеся на человека первых десятилетий XX века (когда, по характеристике Г.-Г. Уоттса, «стало казаться ясным, что человеческие ценности не имеют первичного происхождения в сознании и слове божества (Божья воля для человека), что они, вместо этого, ведут свое начало от человеческой воли для самого себя»; с другой стороны —необходимость хотя бы условного, ограниченного человеческим несовершенством «ценностного кода» (или множества такого рода «кодов» в рамках разных цивилизаций) как средства организации земной жизни людей. (По характеристике все того же Г.-Г. Уоттса это — «подчинение особенному коду, который есть набор обычаев и табу, регулирующих семейные отношения и общественную мораль. Такой код . был достоин сохранения в силу своей социальной полезности»[33]). И уже в своей работе «Раздумья по поводу» (1927) Хаксли затрагивает проблему обязательных аксиом, которые, естественно, не могут отражать реальность во всей ее полноте — в силу ее непознаваемости — но познание которых необходимо для мирного существования общества. Отдельно в этой работе Хаксли рассматривает необходимые допущения, которые должны приниматься в качестве аксиом в демократическом обществе: «Что касается теории демократии — то первородные допущения таковы: что разум одинаков и полноценен во всех людях и что все люди по природе своей равны. К этим допущениям присоединяется — несколько естественных следствий — что люди по природе своей хороши и по природе своей разумны, что они продукт окружающей обстановки и что они неограниченно обучаемы»[34](позже, уже в 1959 году, в своем эссе «Вновь посещенный «дивный новый мир» Хаксли коснется все той же проблемы противоречия между невозможностью абсолютного ответа и необходимостью принимать как данность ответы относительные:

Полезные статьи:

Фантастическо-аллегорические мотивы в произведениях Одоевского
В 1831 году был издан «Последний квартет Бетховена» (рассказ высоко оценил Пушкин). Одоевский повествует о великом композиторе, избегая стереотипов, готовых схем. В рассказе можно увидеть и историю непризнанного гения, переросшего совреме ...

Время и смерть
Временное (жизнь) у Хармса противопоставлена вневременному, как ложное истинному (как уже отмечалось выше, это выражено оппозицией двух типов времени, линейного и нелинейного); поэтому "жизнь и не может давать ответы, а искать их сле ...

Как Гоголь притворился сумасшедшим
В Нежинской гимназии, хотя и редко, но применялись телесные наказания. Нестор Кукольник рассказывает, как однажды, еще в нижних классах, Гоголь чем-то провинился и чтобы избежать наказания, притворился сумасшедшим. "Плохо, брат! - ск ...