Разделы


Материалы » Образ немца в русской литературе

Образ немца в русской литературе
Страница 6

Вместе с тем в русской литературе часто критиковались ограниченные духовные запросы обывателей-немцев. "Дела прежде всего!" – заявляет г-н Клюбер в "Вешних водах" Тургенева (Тургенев 1968, с. 173). Зоя Никитична Мюллер в романе Тургенева "Накануне" настолько ограничена, что Елена Стахова "решительно не знала, о чем ей говорить с Зоей, когда ей случалось остаться с ней наедине" (Тургенев 1968, с. 176).

Немецкий характер часто оказывался грубым, солдафонским. И.С. Тургенев блистательно изобразил происшествие у Царицынских прудов в романе "Накануне". Определения, относящиеся к немцам, подчеркнуто негативны и весьма характерны – "краснорожие", "приехавшие покнейпировать", "с бычьей шеей и бычачьими воспаленными глазами" (Тургенев 1968, с. 223–225).

В немецком характере русский человек сразу выделял житейский практицизм. В тургеневском очерке "Смерть" немец-управляющий жалеет о поваленных бурей дубах – "и действительно: иной бы мельник дорого за них заплатил", в то время как десятский мужик Архип "не горевал нисколько" (Тургенев 1968, с. 200), "он даже не без удовольствия через них перескакивал и прутиком по ним постегивал" (Тургенев 1968, с. 201). Карл Иваныч в "Детстве" Толстого представляет к оплате счет за подарки, сделанные им хозяйским детям: он как немец четко разделяет частную жизнь и службу. Позднее А.П. Платонов в "Рассказе о мертвом старике" скажет резче: немцы – это "алчный, единоличный народ; все к себе в котомку норовит сунуть что-нибудь" (Платонов 1987, с. 99). Разница между русским и германским менталитетом хорошо заметна, платоновский герой так характеризует немцев: "это народ догадливый", но не тот, без которого скучно было бы жить… (Платонов 1989, с. 99–100)

К.С. Федин в автобиографическом повествовании "Я был актером" воспроизводит любопытный разговор с немкой, сдававшей комнаты в найм. Эта немка посылает в подарок своему квартиранту, посаженному в дрезденскую королевскую тюрьму, банку яблочного мармелада, но в то же время говорит:

"– Господин Розенберг остался мне должен за комнату. Я надеюсь, когда его отпустят из заключения, он отдаст долг. Ведь в заключении не будет никаких расходов, и у господина Розенберга должны скопиться деньги, не так ли?

– Да, – сказал я, – если в тюрьме ему будут платить жалованье.

– Разве там платят? – серьезно спросила она.

– Да. Если просидишь десять лет, то при освобождении получаешь на трамвай.

Она помолчала.

– Ах, эти русские! – вдруг засмеялась она" (Федин 1957, с. 107).

Федин приводит и невероятное по простоте и нелепости (для русского) "немецкое" истолкование нескончаемости Первой мировой войны. Немец, директор театра, объясняет в 1918 русскому актеру: "У вас на родине покончили с войной с помощью революции. У нас это вряд ли выйдет: революция связана с большими расходами. Мы экономны. Значит, нам ничего не остается: мы вынуждены сражаться до победного конца" (Федин 1957, с. 107).

На воинственность немецкого характера обратил внимание в XIX веке М.Е. Салтыков-Щедрин в книге "За рубежом". Он сумел рассмотреть крепнувшие тенденции немецкого милитаризма: "Берлин ни для чего другого не нужен, кроме как для человекоубивства" (Салтыков-Щедрин, 1989, с. 71), "вся суть современного Берлина, все мировое значение его сосредоточены в настоящую минуту в здании… носящем название: Генеральный штаб" (там же, с. 80). Сравним у Пастернака в "Охранной грамоте": "Берлин показался мне городом подростков, получивших накануне в подарок тесаки и каски…" (Пастернак 1994, с. 202).

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7


Полезные статьи: